Как современный мир искусства подсел на деньги фармацевтической наркоимперии?
Связано ли рок-искусство с галлюциногенным трансом?
Как опиум повлиял на романтиков и сюрреалистов, а спорынья - на хиппи и средневековых мастеров?
Команда BB представляет историю наркоискусства от кроманьонцев до паблик-арта.
Филантропы на героине
Искусство и наркотики пересекаются в нашем поле зрения регулярно: 22 июня 2018 года художник Доминик Эспозито и галерист Фернандо Альварес установили 800-килограммовую ложку героина у штаб-квартиры фармацевтов Purdue в США.
Акция Эспозито и Альвареса - вовсе не шок-реклама их выставки Opioid: Express Yourself. Огромная копия ложки, в которой наркоманы нагревают свою дозу, чтобы осадить примеси, - это политический жест.
Опиоидный кризис назревал в США с 1990 года. На уровне штатов он замалчивался или решался неэффективно. Ежегодно в Соединенных Штатах от передозировки умирает 60 000 человек. Две трети этих смертей связаны с героином, морфином и другими опиатами.
Американские врачи выписывают обезболивающие даже тогда, когда в этом нет необходимости: боль часто становится причиной смены врача или страховой компании, а это означает потерю денег. Самый известный анальгетик - "Оксиконтин", который производит компания Purdue Pharma.
От легальных обезболивающих люди переходят к уличным наркотикам; уже десять лет владельцев Purdue штрафуют за фальсификации в рекламе и публичных лекциях, даже за подкуп врачей. Но Эспозито и Альварес выступили за то, чтобы посадить в тюрьму владельцев компании, семью Саклер.
Ирония этого и нескольких других художественных откликов на героиновый кризис заключается в том, что компания Purdue появилась на свет еще до того, как художники оказались у дверей ее штаб-квартиры.
Центр искусств и образования Саклеров в Музее Гуггенхайма, галерея Serpentine Sackler в Лондоне, крыло Саклеров в Лувре, двор Саклеров в Музее Виктории и Альберта - "Медичи нашего времени", как прозвали Саклеров, изрядная часть их доходов от опиоидной лихорадки ушла на спонсирование лучших музеев мира. Музеи не отказывались.
Американские врачи выписывают обезболивающие даже тогда, когда в этом нет необходимости: боль часто становится причиной смены врача или страховой компании, а это означает потерю денег. Самый известный анальгетик - "Оксиконтин", который производит компания Purdue Pharma.
От легальных обезболивающих люди переходят к уличным наркотикам; уже десять лет владельцев Purdue штрафуют за фальсификации в рекламе и публичных лекциях, даже за подкуп врачей. Но Эспозито и Альварес выступили за то, чтобы посадить в тюрьму владельцев компании, семью Саклер.
Ирония этого и нескольких других художественных откликов на героиновый кризис заключается в том, что компания Purdue появилась на свет еще до того, как художники оказались у дверей ее штаб-квартиры.
Центр искусств и образования Саклеров в Музее Гуггенхайма, галерея Serpentine Sackler в Лондоне, крыло Саклеров в Лувре, двор Саклеров в Музее Виктории и Альберта - "Медичи нашего времени", как прозвали Саклеров, изрядная часть их доходов от опиоидной лихорадки ушла на спонсирование лучших музеев мира. Музеи не отказывались.
Лотофаги, этномикологи и неврологи
Глубина проникновения Саклеров в мир совриска потрясает. Но наркомания искусства началась гораздо раньше - тысяч на десять или около того лет раньше.
На рубеже XIX и XX веков западные ученые заинтересовались шаманскими ритуалами в своих колониях. Они проводили месяцы и годы внутри племенных общин, чтобы описать их социальную структуру и жизнь. Но одно стало ясно сразу: мистическое просветление приходило не только благодаря техникам или особым навыкам жрецов. Более важными были психоактивные вещества.
Американские индейцы называют своего бога Пейотлем, в честь "волшебного кактуса". Полинезийцы жуют перечное растение кава, малазийцы предпочитают родственный ему орех бетель.
Судя по находкам археологов (точнее, этномикологов - ученых, одержимых изучением грибов как культурных символов), наркотические церемонии стали темой для искусства много тысяч лет назад. Исследователи даже нашли в Сахаре фрагменты наскальной живописи, напоминающие волшебные грибы.
Пять лет назад исследователи из Токийского университета предположили, что поэтика всего первобытного искусства формировалась под воздействием психоактивных веществ.
Алан Тьюринг, создатель классического теста на искусственный интеллект и взломщик военного шифра "Энигма" времен Второй мировой войны, также применял математический аппарат к изучению природы, словно жил не в середине XX века, а в ультрасовременности.
Одним из главных биооткрытий Тьюринга стал механизм, по которому формируются узоры на шкурах животных. Ученый представил математическое описание системы из двух химических реагентов - двух цветов, например, черного и белого. Из его уравнений следовало, что вывод системы из равновесия приводит к ее поляризации. При этом цвета не смешиваются в серую окраску, а образуют узоры.
В 1970-х годах ученые Уилсон и Коуэн применили эту модель к человеческому мозгу. Согласно их теории, появление наркотика выводит систему возбуждающих и тормозящих нейронов из равновесия и поляризует ее. Из нейронов формируются узоры, которые затем проецируются в зрительную кору.
Иными словами, под веществами человек буквально заглядывает внутрь своего мозга. Но почему первобытным людям было так важно зарисовывать эти узоры? Почему именно эти? Токийцы предлагают два объяснения.
Во-первых, эти узоры химически стабильны. Они сохраняются на нейронном уровне даже тогда, когда наркотик уже выведен из организма. Стимулы из внешнего мира не могут вызвать такого эффекта. Во-вторых, употребление наркотиков чаще всего было частью шаманских ритуалов. Принадлежность к сакральной сфере, вероятно, повышала культурную значимость наркотических видений.
Алан Тьюринг, создатель классического теста на искусственный интеллект и взломщик военного шифра "Энигма" времен Второй мировой войны, также применял математический аппарат к изучению природы, словно жил не в середине XX века, а в ультрасовременности.
Одним из главных биооткрытий Тьюринга стал механизм, по которому формируются узоры на шкурах животных. Ученый представил математическое описание системы из двух химических реагентов - двух цветов, например, черного и белого. Из его уравнений следовало, что вывод системы из равновесия приводит к ее поляризации. При этом цвета не смешиваются в серую окраску, а образуют узоры.
В 1970-х годах ученые Уилсон и Коуэн применили эту модель к человеческому мозгу. Согласно их теории, появление наркотика выводит систему возбуждающих и тормозящих нейронов из равновесия и поляризует ее. Из нейронов формируются узоры, которые затем проецируются в зрительную кору.
Иными словами, под веществами человек буквально заглядывает внутрь своего мозга. Но почему первобытным людям было так важно зарисовывать эти узоры? Почему именно эти? Токийцы предлагают два объяснения.
Во-первых, эти узоры химически стабильны. Они сохраняются на нейронном уровне даже тогда, когда наркотик уже выведен из организма. Стимулы из внешнего мира не могут вызвать такого эффекта. Во-вторых, употребление наркотиков чаще всего было частью шаманских ритуалов. Принадлежность к сакральной сфере, вероятно, повышала культурную значимость наркотических видений.
Босх и хиппи
Следующий всплеск наркоискусства пришелся на 1960-е годы. За 20 лет до этого Альберт Хоффман синтезировал ЛСД из алкалоида спорыньи, Олдос Хаксли написал эссе "Двери восприятия", в котором восхвалял мескалин, а бит-поэты придумали свои вечеринки "кислотных тестов".
Психоделическая революция достигла максимального размаха к 1967 году. Более ста тысяч хиппи собрались в Сан-Франциско на "лето любви". В течение нескольких месяцев они не покидали улиц, выступая против войны во Вьетнаме, за свободную любовь и легализацию ЛСД, который к тому времени уже был запрещен.
Художественная программа хиппи заключалась прежде всего в эстетизации повседневной жизни.Обложки рок-альбомов, рекламные плакаты фестивалей, световые шоу на концертах - именно здесь формировалась психоделическая визуальность.
Неоновые фракталы, цветы причудливой формы и калейдоскопические узоры не только познакомили публику с видениями под ЛСД. Они также оказались привлекательной альтернативой официальным черно-белым медиа. Не только политические программы и музыкальные новинки, но и красочная реклама привлекали толпы на психоделические фестивали.
К 1970-м годам выяснилось, что эстетика ЛСД даже слишком привлекательна. Психоделия просочилась из контркультуры в мейнстрим: на футболки и сувениры, заставки для рабочего стола и таблоиды, в музыкальные клипы и ироничный поп-арт Энди Уорхола.
Сегодня она даже вызывает скептицизм. В то время как Европа массово ностальгирует по свободному духу галлюциногенных 1960-х, некоторые критики смотрят на ту эпоху более трезво. Вот, например, из рецензии на выставку "Лето любви", организованную ливерпульским Тейтом совместно с нью-йоркским Уитни: "Самое белое, самое гетеронормативное, самое консервативное шоу. <...> Магазин подарков".
Психоделическая эстетика повлияла и на галерейное искусство. Узнаваемую визуальную передозировку можно найти в современных инсталляциях, от "комнат-мух" Яёи Кусамы до томных световых шоу Пьера Гюи, которые исключительно художественными средствами погружают зрителя в транс.
Оп-арт в те же 1960-е годы исследовал оптические иллюзии с помощью ярких цветных геометрических композиций. Одного сочетания цветов было достаточно, чтобы создать эффект, похожий на фестивальную афишу.
Отголоски наркотического искусства можно найти и в эпоху Возрождения. Согласно исследованию историка искусства Лоринды Диксон, религиозные видения, изображаемые средневековыми художниками, возникали под влиянием того же алкалоида спорыньи.
Постчеловек или животное
Известны случаи чудесного излечения от спорыньи после поездки в антоновский монастырь. Корень мандрагоры, из которого варили лекарства в аптеках на картинах Босха, тоже иногда помогал. Однако средневековые художники представляли эпидемию как божественное предупреждение о приближающемся конце времен.
К 1960-м годам отношения между человечеством и природой изменились. В химических лабораториях начали синтезировать ЛСД. Люди предпочитали отдаться этому веществу на несколько часов, а не дрожать перед "чумным проклятием".
Рассматривая психоделическую эпоху сегодня, теоретики часто называют ее одним из первых шагов на пути к постгуманизму.
Сегодня она даже вызывает скептицизм. В то время как Европа массово ностальгирует по свободному духу галлюциногенных 1960-х, некоторые критики смотрят на ту эпоху более трезво. Вот, например, из рецензии на выставку "Лето любви", организованную ливерпульским Тейтом совместно с нью-йоркским Уитни: "Самое белое, самое гетеронормативное, самое консервативное шоу. <...> Магазин подарков".
Психоделическая эстетика повлияла и на галерейное искусство. Узнаваемую визуальную передозировку можно найти в современных инсталляциях, от "комнат-мух" Яёи Кусамы до томных световых шоу Пьера Гюи, которые исключительно художественными средствами погружают зрителя в транс.
Оп-арт в те же 1960-е годы исследовал оптические иллюзии с помощью ярких цветных геометрических композиций. Одного сочетания цветов было достаточно, чтобы создать эффект, похожий на фестивальную афишу.
Отголоски наркотического искусства можно найти и в эпоху Возрождения. Согласно исследованию историка искусства Лоринды Диксон, религиозные видения, изображаемые средневековыми художниками, возникали под влиянием того же алкалоида спорыньи.
Постчеловек или животное
Известны случаи чудесного излечения от спорыньи после поездки в антоновский монастырь. Корень мандрагоры, из которого варили лекарства в аптеках на картинах Босха, тоже иногда помогал. Однако средневековые художники представляли эпидемию как божественное предупреждение о приближающемся конце времен.
К 1960-м годам отношения между человечеством и природой изменились. В химических лабораториях начали синтезировать ЛСД. Люди предпочитали отдаться этому веществу на несколько часов, а не дрожать перед "чумным проклятием".
Рассматривая психоделическую эпоху сегодня, теоретики часто называют ее одним из первых шагов на пути к постгуманизму.
Шведский ученый и куратор Ларс Банг Ларсен утверждает: "ЛСД стоит в одном ряду со спутниковой связью, компьютерными технологиями, космическими путешествиями и легализацией контрацепции".
Все эти изобретения, по его словам, подрывают биологическое единство человеческого существа. Искусство под влиянием наркотиков выражает одновременно и человеческую субъективность, и нечеловеческие технологии.
Сами художники, однако, чаще стремились с помощью наркотиков достичь естественного нуля, а не превратиться в машину. Их интересовали животные проявления человека, полное подчинение инстинктам, религиозные и оккультные откровения.
"Бабушка перформанса" Марина Абрамович в недавнем фильме о Бразилии заняла центральное место в церемонии аяхуаски. Она отправилась в джунгли, разделась догола и задокументировала свои телесные реакции на наркотик: "Она и срет, и ссыт, и блюет - все сразу", - написано в одной из рецензий.
Все эти изобретения, по его словам, подрывают биологическое единство человеческого существа. Искусство под влиянием наркотиков выражает одновременно и человеческую субъективность, и нечеловеческие технологии.
Сами художники, однако, чаще стремились с помощью наркотиков достичь естественного нуля, а не превратиться в машину. Их интересовали животные проявления человека, полное подчинение инстинктам, религиозные и оккультные откровения.
"Бабушка перформанса" Марина Абрамович в недавнем фильме о Бразилии заняла центральное место в церемонии аяхуаски. Она отправилась в джунгли, разделась догола и задокументировала свои телесные реакции на наркотик: "Она и срет, и ссыт, и блюет - все сразу", - написано в одной из рецензий.
Но более эффективным средством для подобных экспериментов был, по сути, перформанс. В "Ритме 2" (1974) та же Абрамович приняла два сильнодействующих вещества. Первое - препарат от кататонии, на который ее тело отреагировало конвульсиями, но ясность ума не пострадала.
Во второй части большая доза препарата от шизофрении лишила ее воспоминаний о перформансе. Абрамович находилась в комнате в течение пяти часов, но потеряла связь со временем, пространством и зрителями.
Чуть раньше, в преддверии восстаний 1968 года, французский художник Жан-Жак Лебель устраивал радикальные эротические хеппенинги, перед которыми, а то и прямо во время них, он принимал большие дозы кислоты.
Откровенная агрессия перформансов Лебеля и Абрамовича противоречила послевоенным декларациям о любви и мировой гармонии.
Под действием веществ человеческая личность временно распадается, подчеркивает Ларсен, который является единственным исследователем среди неистеричных наркофобов, не романтизирующим психоделики в то же время. Он признает, что вещества были не только способом перенестись в светлую альтернативную реальность, но и опасным, часто болезненным опытом - достаточно почитать воспоминания о неудачных поездках.
Продолжение читайте в части II
Last edited: